Злата Ткач

Злата Ткач, ее мама Фаня Береман (в центре) и ее друзья.

Кишинев, Молдова

Злата Ткач — известный молдавский композитор. Перед тем, как посетить ее, я заглянула в Музыкальную энциклопедию, изданную в Москве в 1991 году, где прочла, что она является автором нескольких опер, балета, кантат, концертов, сонат и т. д. Злата встретила меня в оригинальном свитере, который она связала сама, и в длинной разноцветной юбке. Она невысокая и быстрая в движениях, полненькая женщина с пышными рыжеватыми волосами. Злата обладает независимым мышлением, у нее яркий, артистичный и обаятельный характер. В ее рассказе есть некоторые подробности о ее повседневной жизни. Ее история полна эмоциональных воспоминаний. Она больше запоминает свою реакцию на события, нежели сами события. После смерти мужа Злата жила одна в светлой четырехкомнатной квартире, которая казалась довольно просторной. Любимец Златы, игривая кошка Ася, считает себя хозяйкой квартиры. В кабинете стоит пианино, где Злата работает и ведет занятия со своими немногочисленными учениками. Мы разговаривали в гостиной, где на полу лежит большой ковер, стоят книжные шкафы с книгами, кресла и диван. На стене над диваном графические и художественные портреты хозяина и хозяйки дома. Это работы друзей семьи — кишиневских художников. После интервью Злата пригласила меня отведать фаршированную рыбу и домашнюю настойку; все было восхитительно вкусно.


Детали интервью

Интервьируемое лицо: Злата Ткач
Интервьюер: Наталья Фомина
Дата интервью: Март 2004
Место: Кишинев, Молдова



Моё семейное происхождение

Мой дед по материнской линии, Мендель Кофман, родился в 1870-х годах в Кишиневе и прожил здесь всю свою жизнь. Когда я была маленькой, мы жили в большой четырехкомнатной квартире моего деда на Ланкастерской улице, в нижней части Кишинева. Этой улицы больше нет. Мой дедушка был бизнесменом. Как и у любого другого бизнесмена, у него были свои взлеты и падения. Он был глубоко религиозным человеком. Он молился дважды в день: утром и вечером, в талите и тфилине. Мой дед уединялся в комнате, чтобы помолиться, но я был любопытна и тайно следовала за ним. Весь этот процесс меня очень интересовал. Я не знаю, ходил ли он в синагогу каждый день, но, конечно, он точно ходил туда по праздникам. Дома на нем всегда была маленькая ермолка. Одевался он красиво и аккуратно, а бабушка следила за его одеждой. Фотографии дедушки утеряны, и я не помню, была ли у него борода.

Моя бабушка, Рива Кофман, была на несколько лет моложе деда. Я не знаю ее девичьей фамилии. Она была безупречной домохозяйкой. Я помню, в какой безупречной чистоте она содержала дом, он был просто идеальным. Мои бабушка и дедушка говорили на идиш, и благодаря им я понимаю этот язык. Оба они умерли перед войной [см. Великая Отечественная война] [1], в середине 1930-х годов. Сначала умер дедушка, а меньше, чем через год за ним последовала бабушка. У меня нет сомнений, что они были похоронены по иудейскому обряду, но мне было около семи лет, и я почти ничего не помню. Кроме того, родители охраняли меня от негативных эмоций, и на похоронах я, кажется, осталась с какими-то знакомыми. У моих бабушки и дедушки было две дочери. Старшая сестра моей матери, Эстер, была замужем за Мордехаем Лернером. Тетя Эстер тоже жила в Кишиневе. Ее сын Арон был примерно на восемь лет старше меня. До войны Арон учился на скрипичном отделении консерватории.

Моя мама, Фаня Кофман, родилась в Кишиневе в 1905 году. Она окончила гимназию, где была хорошей и прилежной ученицей. Она была музыкальна и хорошо пела. Мама была среднего роста, у нее были каштановые волосы, круглое лицо и черные глаза. Ее самой выдающейся чертой была кротость. Мама была красивой женщиной, но по непонятной причине в молодости она располнела. Ей не нужно было ходить на работу. Она вышла замуж за моего отца очень молодой и была домохозяйкой.

Мои бабушка и дедушка по отцовской линии тоже жили в Кишиневе, но я не знаю, где они родились. Я не знала своего деда по отцовской линии Бенциона Берехмана. Он умер молодым в 1910-х годах. Дед торговал черносливом, который производил в селе Лозово под Кишиневом. Дед покупал сливы «венгерка», которые сушили в «лозницах» — плетенках их прутьев. У моего дедушки был целый завод по производству чернослива. Это был прибыльный бизнес. Чернослив пользовался большим спросом и его даже отправляли за границу. Моя бабушка, Кения Береман, взяла на себя управление бизнесом после его смерти. Она была властной бизнес-леди. У нее был дом на Ланкастерской улице, через два-три дома от дома родители моей матери. В доме было семь комнат и большой коридор. Был большой двор с подвалом, в сад вела калитка, а в саду были малиновые кусты, мое любимое место для игр. Половину своего дома бабушка сдала в аренду для получения дополнительного заработка. Не могу вспомнить, были ли у бабушки горничные. Полагаю, что она со всем справлялась сама, она была полна энергии. Вырастила двух сыновей.

Старший брат моего отца, Исаак, учился за границей, как и многие другие молодые люди в Бессарабии [2]. Он окончил юридический факультет Римского университета и работал юристом в Кишиневе. Дядя Исаак был женат. Его жену звали Жанна. Он умер в 1973 году. Жанна умерла немного раньше. Их сын Борис живет в Кишиневе.

Мой отец, Моисей Берехман, родился в Кишиневе в 1902 году. От бабушки Кени он унаследовал сильный характер и необычайную энергию. Он был музыкально одарен и окончил консерваторию по классу скрипки. Также в консерватории он научился играть на духовых инструментах. Он играл на тромбоне, трубе и валторне. После окончания консерватории отец преподавал скрипку в консерватории и давал частные уроки. Он основал небольшой оркестр, состоящий из его учеников. Мой отец был очень красивым мужчиной, и, естественно, он привлекал женщин. Как и многие артистические натуры отец был влюбчив, и позже, в связи с этим маме пришлось пережить немало трудностей.

Повернутися вгору

Взросление

Не знаю, как познакомились мои родители, но точно знаю, что их брак был заключен по любви. Это случилось в 1927 году. Моя мама рассказывала мне, что у них была традиционная еврейская свадьба с хупой. Я родилась 16 мая 1928 года в селе Лозово Ниспоренского района, где у моей бабушки Кени был свой бизнес, и мои родители, вероятно, жили там какое-то время. Когда мне исполнилось три года, мы переехали в Кишинев к родителям моей матери, Менделю и Риве Кофман. У них была квартира на втором этаже. В квартире был большой коридор, кухня, несколько кладовых, туалет. У бабушки с дедушкой и у моих родителей были свои спальни. Была также большая столовая и гостиная комната с большим пианино, где отец давал уроки музыки. В этой гостиной я спала. У меня был письменный стол и небольшой диванчик в углу. Ученики приходили к отцу на уроки, когда у меня были занятия в школе. В доме была женщина, которая, должно быть, убирала в доме и приносила продукты с рынка. Моя мама не ходила на рынок.

Семья вела традиционный еврейский образ жизни, и мне нравилось всё, что связано с еврейскими традициями. Я жила, окутанная любовью, как будто в сказке. Прекрасно, когда два-три поколения живут вместе. Мы вшестером садились за большой прямоугольный стол. Насколько я помню, там за столом были бабушка и дедушка, отец и мать, я и сестра моей бабушки. Стол был накрыт белоснежной скатертью, на которой лежали серебряные приборы. У меня до сих пор есть серебряная ложка, напоминающая мне о тех временах, когда мы сидели за столом, и взрослые ели медленно, в отличие от того, как быстро поглощают люди пищу сейчас.

Помню, как по праздникам дед Мендель читал молитву, стоя во главе стола. Это было очень торжественно и священно, и я так сильно в это верила. На Песах мы ели из специальной посуды, которая весь год хранилась в закрытом шкафу. Кстати, у меня всегда была своя посуда для Песаха и хуллина [на иврите в ашкеназской традиции — повседневная кухонная утварь]. Помню, как мои бабушка и дедушка учили меня фир кашес — четырем традиционным вопросам, которые нужно задавать в Песах: «Мах ништанах халайлах хазех микол халайлот» на иврите. Хотя я не знаю иврита, но все же помню некоторые отрывки из фир кашес. Удивительно, как в памяти хранятся некоторые вещи, хотя других деталей я не помню. Позже война столько всего стерла из памяти.
Мои родители ходили в синагогу на все праздники. Иногда они брали меня с собой, и я сидела на балконе с мамой и другими женщинами. Мужчины сидели внизу, я это хорошо помню. Однако я не помню, какой была синагога. Помню празднование Нового года — Рош ха-Шана. На столе стояли особые блюда: яблоки, мед и круглая хала. Самым веселым праздником была Ханука. Обычно у нас было много гостей. Помню цветные игрушки и гирлянды, которыми бабушка украшала комнаты. Мы пели и очень весело проводили время. Нам дарили подарки, но не помню, чтобы дарили деньги — деньги меня не интересовали.

Пурим тоже был прекрасным праздником. Мне он очень нравился. Были вкусные хаманташен и флюден — грецкие орехи, сваренные в меде, твердые и сладкие, и они мне нравились больше, чем хаманташен. Приходили гости и мы организовывали маскарад, у меня был костюм Пиноккио.
Мой отец был музыкантом, и мама была очень музыкальна, в доме всегда было много музыки. Когда мне исполнилось три года, отец начал учить меня игре на скрипке. У меня была небольшая скрипка в одну восьмую: очень редкий инструмент. Ученики обычно начинают с четвертной, затем половинчатой скрипки, потом переходят к скрипкк в три четверти, а потом к полной скрипке, но я была маленькой, и у меня была маленькая скрипка в одну восьмую. Когда я стала старше, я начала учиться игре на фортепиано. Моим учителем была мадемуазель Каплун. Каждое воскресное утро у нас гостиной устраивались утренники, в которых также принимал участие оркестр моего отца. Я играла на пианино, а мама иногда пела. Это было так празднично! Это были семейные музыкальные праздники — традиция, которая, к сожалению, уже утеряна. Мой музыкальный талант проявился довольно рано. В четыре года я уже выступала на сцене. Однако я не помню, где это было. Помню, как вышла на сцену, чтобы сыграть на скрипке.

У меня не было няни. Меня воспитывала мама, и она гуляла со мной. Она была прекрасной матерью — преданной, нежной и мудрой. Мой отец был очень спортивным. Увлекался спортом. Он плавал и ходил пешком на большие расстояния. Помню, как он иногда ходил из Лозово в Кишинев. Он хотел вырастить меня спортивной. Когда мне исполнилось шесть лет, он начал учить меня плаванию. Мы ходили в бассейн возле железнодорожного вокзала. Я плавала у отца на спине. Однажды я соскользнула и начала тонуть. Он вытащил меня, но я наглоталась много воды и с тех пор боялась плавать.

Мои родители говорили со мной дома на идиш и на русском, но писать я научилась сначала по-русски. Я начала изучать румынский язык, когда пошла в румынскую начальную школу для девочек на Харлампиевской улице. Хорошо помню свой первый день в школе. Мы выстроились во дворе школы. Наш директор Бугаева была из русской дворянской семьи. Она произнесла нам очень хорошую речь. Она подошла к каждой из нас, погладила каждую по волосам, сказав, что у нас появляются новые обязанности, к которым мы должны относиться очень серьезно, чтобы стать порядочными людьми. Все было так торжественно, как на инаугурации президента. Мы носили темные формы и белые фартуки, а в волосах были заплетены банты. Я быстро выучила румынский и училась хорошо. Бугаева вела у нас домоводство. За четыре года я научилась вязать, вышивать и немного готовить. Она также учила нас вкусу в одежде и хорошим манерам. Она была доброжелательной, тактичной и очаровательной дамой. Почему-то она меня любила.
После окончания начальной школы я пошла в гимназию «Регина Мария» на улице Подольской. К тому времени я хорошо овладела румынским языком и была хорошей и прилежной ученицей. Почти все оценки у меня были отличными. У меня не очень хорошо шли гуманитарные науки, но в некоторых предметах я была сильна. У меня всегда были самые высокие оценки по математике. Наша учительница математики была очень грубой. Когда кто-то давал неправильный ответ, она говорила: «У тебя соломенная голова, и в ней дырка». Однако большинство наших учителей были хорошо образованы. В гимназии было несколько еврейских девочек, но я не сталкивалась с каким-либо предвзятым отношением. Возможно, это объясняется высоким уровнем образования наших учителей. Дети тоже были из образованных семей — «Регина Мария» считалась престижной гимназией. В гимназии была строгая дисциплина. В городе была еще одна румынская гимназия «Принцесса Дадиани», где также преподавали французский язык. К сожалению, я изучала его недолго и плохо знала французский.

Помимо школы, я также ходила на уроки игры на скрипке и фортепиано, и у меня почти не оставалось свободного времени. В редкие моменты досуга родители не разрешали мне играть во дворе с другими детьми, у которых, вероятно, был другой менталитет. Вместо этого они вели меня в кондитерскую на Александровской улице, главной улице Кишинева, где мы ели мороженое. Александровская улица была вымощена брусчаткой, как и большинство улиц Кишинева, и по ней ходил трамвай. Там были одноэтажные дома, некоторые из них были очень красивые. На Александровской улице было много магазинов, принадлежащих евреям. В Кишиневе было несколько рынков, а также много садов и парков. Одним из старейших парков был парк с памятником Стефану Великому [правитель Молдавского княжества в 1457–1504 годах, проводивший политику централизации]. Помню, в 1940 году в Кишиневе было ужасное землетрясение. Оно произошло ночью. Я спала в своем уголке у стены на улицу. Отец схватил меня и выскочил наружу, когда стена рухнула прямо на мою кровать. Отец спас мне жизнь.

Я помню, что конце 1930-х годов, когда к власти пришли кузисты [3], настали тяжелые времена. Мои родители были очень обеспокоены тем, что начали проявляться элементы антисемитизма. Молодые люди маршировали по улицам, происходили столкновения. Возможно, поэтому наша семья была счастлива, когда Бессарабия была присоединена к СССР [см. Присоединение Бессарабии к Советскому Союзу] [4]. Кроме того, мы понятия не имели, что такое СССР. Нам говорили, что там все равны, но это звучало так наивно. Мне, двенадцатилетней девочке, было просто любопытно. Помню, как солдаты Красной армии маршировали по улицам, входя в город. В городе была новая власть. Рассказывали анекдоты о женах военных, которые покупали маслины, чтобы сделать из них варенье. Конечно, советские военные и их жены не отличались высокой культурой. Мне казалось, что жизнь нашей семьи не изменилась. Мой отец был учителем, и мы жили в своей квартире. Однако моя бабушка Кеня сдала часть своего дома жильцам бесплатно. Она сказала: «Пусть живут здесь, мне не нужна их оплата». В шестом классе я пошла в русскую школу.

Повернутися вгору

Во время войны

22 июня 1941 года началась война. У нашей семьи были разные взгляды на эвакуацию: кто-то был за, кто-то был против. Мой дядя Мордехай был категорически против эвакуации. Он сказал: «Я не уйду отсюда». Они остались и погибли в гетто в Приднестровье [5]. Их сын Арон был мобилизован в Советскую армию в первые дни войны, и это спасло ему жизнь. Всю войну он провел на фронте и встретил День Победы в Венгрии. После войны Арон вернулся в Кишинев и работал в Государственном симфоническом оркестре Молдовы. Он женился, и у него родилась дочь. Арон умер от рака в возрасте 53 лет в начале 1970-х годов. Его жена Жанна живет в Кишиневе, а дочь Лиза переехала в Израиль.

Отец проявил решительность и активность. Он устроил так, чтобы мы с мамой и бабушкой Кеней уехали из Кишинева по железной дороге. Под Кишиневом произошел воздушный налет, беженцы схватили тюки и попрыгали с поезда. Кто-то сказал, что лучше всего спрятаться под вагонами, но отец потащил нас в поле, и это спасло нам жизнь. В наш вагон попала бомба. Потом, я хорошо это помню, мы на открытых платформах отправились на Северный Кавказ. По дороге мы ели всё, что могли, обменивая свои пожитки на еду. Сошли мы в Орджоникидзе. Отца мобилизовали в армию и отправили в распределительный пункт в г. Прохладное под Орджоникидзе. Мама поехала туда, чтобы с ним повидаться. Линия фронта приближалась к Орджоникидзе, и нам нужно было двигаться дальше.

Мы втроем сели на товарный поезд, направляющийся в Махачкалу [1700 км от Кишинева], порт на Каспийском море. Под Махачкалой нам сказали выйти из поезда. Они сказали: «Это конец пути. Вы можете попросить, чтобы вас подвезли на грузовиках или чем-нибудь еще». Несколько семей собрались вместе и наняли грузовик, обменяв что-то за поездку. Водители были чеченцами или кем-то еще, они говорили на языке, которого мы не понимали. Почему-то мужчинам, которые были с нами, не понравилось их отношение. Вероятно, они хотели ограбить нас и оставить в глуши, но, к счастью, на нашем пути в противоположном направлении двигалась колонна грузовиков. Мужчины спрыгнули с грузовика и поговорили с военными, рассказав им о нашей ситуации. Военные предложили нам грузовик отвезти в Махачкалу. Всегда есть прекрасные люди! В Махачкале было что-то ужасное. Толпы людей ждали корабля, чтобы отправится нам нем в Среднюю Азию по морю.

Несколько дней мы провели на улице. Помню один эпизод. Темнело, было довольно прохладно и неуютно. Я лежала на наших тюках с багажом. Прямо передо мной на первом этаже горел свет. Я заглянула туда и не могла отвести глаз. В светлой уютной комнате стоял стол, за которым сидели две девушки — милая домашняя сцена. Я посмотрела на это и слезы покатились у меня по щекам. Была объявлена посадка на корабль. Я последовала за остальными, когда с ужасом обнаружила, что рядом со мной нет ни мамы, ни бабушки. Я потерялась, начала кричать: «Мама! Мама!» Кто-то сказал: «Твоя мама уже на корабле». Мне было 13 лет, и я должна была бы догадаться, что мама никогда не села бы на корабль без меня, но я поверила этому и поднялась наверх. Мама и бабушка остались на берегу. На этом корабле женщина-татарка, у которой было двое детей, делилась со мной своей скудной едой.

Я сошла в Красноводске [сейчас это горд Туркменбаши в 575 км от Махачкалы]. Оттуда нас отвезли в аул. Я осталась с этой семьей, но не помню их имен. Считали, что потом меня отправят в детский дом. В этом ауле росли низкие саксауловые деревья. Там их ветки использовали для топки. На огне пекли лепешки. Еды было мало, даже жмых [молотые и прессованные отходы от производства подсолнечного масла] было трудно достать. Я решила покинуть эту семью и поехать в Наманган [1625 км от Красноводска], который был примерно в 30 км от этого аула, чтобы найти там детский дом. Когда я приехала в Наманган, я, к счастью, повстречала женщину-еврейку. Она оказалась директором детского дома в Дрогобыче (Львовская область). Ее звали Роза Абрамовна, но фамилию я забыла. Ее арестовали в 1945 или 1946 году, не знаю, по каким обвинениям. У нее было редкое доброе сердце. Она взяла меня с собой.

Так я стала жить в детском доме и ходить в школу. У нас было достаточно еды, в одной комнате спало четыре-пять человек. В том возрасте для меня это не было проблемой. Это сейчас я не люблю делить с кем-то комнату в доме отдыха. Я сказала Розе Абрамовне, что умею играть на фортепиано и скрипке, и она сразу меня вовлекла в самодеятельность. Я организовала небольшой ансамбль из детей этого детского дома, нашла несколько патриотических стихов и сочинила песню «Бойцы Красной Армии». Мы разучили эту песню, и я даже ставила танцы. Во мне проявилась энергия отца. Позже наш коллектив поехал на конкурс детского самодеятельного творчества в Ташкент. У нас был большой успех и мы заняли второе место. Роза Абрамовна очень обрадовалась и дала «артистам» дополнительный паек. Это было потрясающе, но я не помню никого из этих детей.

Жизнь в детском доме полностью отличалась от моей жизни в Кишиневе, но мне там было не так уж плохо. Мне было 14 лет, я была полна сил, занималась музыкой и вступила в комсомол [6]. Незаметно я стала атеистом, как и все советские дети. Роза Абрамовна помогла мне найти маму и бабушку. Она написала в Бугуруслан в Оренбургскую область [ныне Россия], где открыли справочную для эвакуированных, и в 1943 году мама наконец ответила. Так случилось, что мама и бабушка были в Коканде, недалеко от Намангана [примерно в 100 км]. Все это время мама искала меня. Они с бабушкой были измучены и несчастны. Они переехали в Наманган. Роза Абрамовна взяла маму воспитательницей в детский дом. Мама питалась в детском доме и приносила еду бабушке. Они сняли комнату, и я жила с ними.

Отец служил в музыкальном взводе. Однако у него был венозный застой крови, он был не годен к военной службе, и в 1943 году его демобилизовали. Он поехал в Ташкент, где надеялся нас найти, но это было не так-то просто. Когда отец сидел на вокзале, один из наших знакомых из Кишинева окликнул его по имени: «Моисей! Вы знаете, что ваша семья находится в Намангане?» Только представьте! Один шанс из тысячи! В Намангане отец пошел работать в Школу военных музыкантов, эвакуированных из Москвы [ныне Россия]. Он обучал игре на тубе, валторне и рожке. Его очень ценили за умение играть на духовых инструментах. Мы воссоединились. В Наманган стали переезжать наши родственники: брат моего отца Исаак и дальние родственники бабушки Кени. Жизнь была очень тяжелой, и мы ужасно питались. Здесь бушевала страшная болезнь под названием «спру». Возможно, это была дистрофия. Голод приводил к постоянному поносу и смерти. Моя бабушка Кеня пыталась нас поддержать. Она говорила, что у нее достаточно еды, и отдавала еду своим сыновьям. Она заболела спру и умерла. Бабушку похоронили на городском кладбище в Намангане.

Когда началась реэвакуация, Злобин, директор Школы военных музыкантов, уговаривал отца переехать в Москву. Он также предложил моему отцу квартиру, но отец хотел вернуться только в Кишинев: «Я хочу поехать на родину, в Кишинев». В августе 1944 года Советская армия освободила Кишинев, и мы вернулись домой, но дома не осталось. Кишинев был весь в руинах. От дома бабушки Кени осталась только груда камней. В доме через дорогу женщина-молдаванка держала куриц в комнате с окном в потолке. Она позволила нам жить в этой комнате. Мы ее почистили, побелили стены и переехали туда. Позже построили еще одну маленькую комнату. Она была похожа на коридор, но в ней было окно. Наша довоенная традиция накрывать стол белоснежной скатертью исчезла, и еврейские традиции были забыты, мы просто выживали. Отец преподавал в музыкальной школе, у него не было частных уроков, и жизнь у нас была очень тяжелой.

В эвакуации я закончила девятый класс. Когда мы вернулись, я встретила свою бывшую учительницу математики Лидию Самойловну. Она меня хорошо помнила, а в то время она преподавала в элитной школе №2 [7]. Она сказала: «Давайте возьмем эту девочку в нашу школу». Так, в десятый класс я пошла в эту школу, а также стала работать репетитором музыки в детских садах. Они плохо платили, но давали еду, и я даже могла брать с собой еду домой. Я сочиняла музыку для детей. Помню песню «Листочки»: «Покачайся надо мной, мой листочек золотой. Листики, листики зеленые кленовые». Детям нравилось. Война закончилась. День Победы [8] — большой, очень большой праздник. В школе было собрание. Но для меня День Победы ассоциируется с песней Тухманова «День Победы» [Давид Тухманов, еврей, известный советский композитор популярных песен]. Я считаю, что это просто гениальная песня.

Повернутися вгору

После войны

Мой отец был счастлив, что я занимаюсь музыкой, и положительно относился к моему сочинительству. Он был счастлив, что мы выжили, но у нас столько сил уходило на поиски пропитания. Мы голодали. Я не стесняюсь этого слова. Мы все голодали. Мне нужна была хорошая еда — масло и молоко. Такой еды не было, я заболела бронхоаденитом, но, к счастью, был пульмонолог Фишов. Он меня бесплатно вылечил. Однако у меня развился хронический бронхит, который беспокоит меня с тех пор. Я закончила школу. На выпускном экзамене по математике я решила математические задачи для всего класса. Я закончила школу с золотой медалью и решила, что мое призвание — физико-математический факультет. У меня не было проблем с поступлением в Кишиневский университет, который был только что основан [1945]. Однако это было разочарованием. Наверное, там были не очень хорошие преподаватели.

В то время из Одессы в Кишиневскую консерваторию приехал работать Леонид Симонович Гуров, известный педагог и композитор. Моя троюродная сестра Дора Фридман была музыкантом и посоветовала мне показать ему свои сочинения, что я и сделала. Леонид Симонович прослушал мои песни. Возможно, они были наивны, но они были от самого сердца, и у них была приятная мелодия. Они ему понравились, и он посоветовал мне поступать на подготовительный факультет консерватории. Я пыталась учиться и в университете, и в консерватории, но это было слишком тяжело, и я бросила университет.

После подготовительного факультета я поступила в консерваторию сразу на два факультета: класс скрипки Иосифа Львовича Дайлиса и на факультет истории музыки. К сожалению, я не смогла попасть в класс композиции Гурова, так как его класс был переполнен. Я надеялась, что, возможно, позже появится шанс, но он не появился. Когда я училась в Консерватории, проходили две антисемитские кампании: борьба [кампания] с космополитами [9] и «Заговор врачей» [10]. Мы понимали, что это сфабрикованные кампании, и мы следили за событиями, но нас больше беспокоила наша тяжелая жизнь. В стране была карточная система, и мы голодали. Помню, как сидела в аудитории, а под окнами здания консерватории была пекарня, и мы не могли сосредоточиться на учебе, все время смотрели в окно, пытаясь угадать, привезли ли уже хлеб в магазин. Наш преподаватель успокаивал нас: «Хлеб еще не привезли. Сидите спокойно». Когда отменили карточную систему и появилась возможность покупать хлеб и сахар, мы были так счастливы. Помню, как мы с однокурсником Ефимом Богдановским пили чай:

— Сколько ложек сахара положить?
— Одну, две, три… Ой, я совсем запуталась, давай начнем сначала.

Знакомые нам евреи были счастливы, когда умер Сталин [1953]. В Кишиневе ходили разговоры о том, что есть поезда, ожидающие депортации всех евреев в Биробиджан [11]. Однако внешне был траур. Были фанатики, считавшие, что без Сталина ничего не может быть. Я до сих пор считаю, что мы не можем его вычеркнуть из истории. Помимо всех жестокостей, он сделал много хорошего. Что ж, возможно, если бы он их не сделал, то это сделали бы другие, но в советском режиме были вещи, которые ушли навсегда: бесплатная медицина и бесплатное образование. Такое нельзя забыть. Что касается того, что делал Берия [12], я не думаю, что это было секретом для Сталина. Думаю, что он знал. Это был советский фашизм. Говоря об этом, я могу сказать, что, когда на ХХ съезде партии [13] Хрущев [14] осудил Сталина, это не было ошеломляющей новостью для меня и моего мужа. В глубине души мы обо всем этом знали.

С мужем я познакомилась в 1949 году, когда училась на третьем курсе. Летом каждую неделю в Александровском саду [Городской парк в центре Кишинева] дирижер Кишиневской филармонии Борис Милютин и Филармонический оркестр давали симфонические концерты. Они были очень популярны в городе, и мы, студенты, ни разу не пропускали их концерты. Во время концерта я обратила внимание на одного молодого человека. Он отличался от других, у него было такое одухотворенное лицо, когда оркестр играл Моцарта. Он мне понравился, и он тоже обратил на меня внимание. Его звали Ефим Ткач, он учился в консерватории по классу флейты.

Ефим родился в 1926 году в Бельцах в зажиточной еврейской семье. Его отец, Марк Ткач, был меховщиком, а мать Нехама ему помогала. Ефим учился в гимназии. Его младший брат Евгений окончил начальную школу. Когда началась война, они пешком покинули Бельцы. Немецкие войска настигли их в Крыжополе Винницкой области и увезли в гетто в Крыжополе. Они выжили, так как знали румынский язык и в гетто были румынские охранники. Мать Ефима была поваром у румынского офицера, отец тоже у кого-то работал. Когда в 1944 году советские войска подошли к Крыжополю, румыны бежали. Семья Ефима вернулась в Бельцы. Ефим закончил школу и поступил в Бельцкий педагогический институт. Ему там не понравилось, и он уехал в Кишинев, где поступил в консерваторию по классу флейты. Его родители переехали во Львов. Они умерли в 1970-х годах. Евгений окончил физико-математический факультет Бельцкого педагогического института, работал учителем математики. Сейчас он пенсионер, живет с женой в Санкт-Петербурге. Детей у них нет.

4 декабря 1949 года, через два года после знакомства мы с Ефимом поженились. Мы только что зарегистрировали брак, и наши ближайшие родственники собрались дома. У меня не было ни фаты, ни белого платья. У нас был просто скромный ужин. Мы жили в пристройке с окном. В 1952 году я закончила консерваторию и получила распределение [15] учителем в музыкальной школе. Я проработала там несколько лет. Я унаследовала педагогический талант отца. Мне по-прежнему нравится преподавать. В 1953 году у нас родился сын Лева [Лев]. Было трудно, потому что в доме не было удобств, но мне очень помогала мама. Однако у меня было столько энергии, что по ночам мы строили стены, чтобы на месте нашего сарая получилась двухкомнатная квартира. Ефим мог все делать сам, он подключил нашу квартиру к водопроводу, канализации и даже провел паровое отопление. Еще мы огородили небольшой дворик. Мы прожили там до 1970 года.

Мои родители жили в двух соседних комнатах, которые мы немного переоборудовали. Мама помогала мне по хозяйству и готовила. Я работала в музыкальной школе и была очень занята, но продолжала сочинять музыку и чувствовала, что мне не хватает специального образования. В 1957 году я поступила на композиторский факультет в класс Гурова и изучала только свою специальность. В 1962 году я окончила этот факультет и пошла работать в консерваторию. Читала лекции по сольфеджио, гармонии, анализу музыкальных произведений и чтению симфонических партитур. Позже я перестала преподавать сольфеджио, так как мне пришлось много петь со студентами, и у меня началось катаральное воспаление. Сейчас я преподаю композицию, оркестровку, инструментоведение и хоровую аранжировку, что мне очень нравится.

Лева был веселым и общительным мальчиком. Помню его утренники в детском саду. Мы с соседом, отцом одного из детей, наряжались в сказочные костюмы и устраивали для детей спектакли. Мы были молоды, и нам это нравилось не меньше, чем детям. Лева учился в музыкальной школе, где также изучал общеобразовательные предметы. В этой школе работал мой отец. Мои родители любили моего сына, а он очень любил их. Он просто обожал свое дедушку и называл его «дедюшк». У него было много друзей, и мне нравилось, когда они приходили к нам в дом. Позже они переехали, но Лева до сих пор поддерживает связь с некоторыми из них. Двое из них живут в США. Они переписываются и звонят друг другу.

Моему отцу нравилось преподавать. Особенно ему нравилось работать с маленькими детьми. Вместе со своими учениками он организовал школьный ансамбль скрипачей, и они часто играли на детских концертах. Ученики любили его, и его работа приносила прекрасные результаты. Одна из его учениц после войны, Лидия Мордкович, стала лауреатом многочисленных музыкальных конкурсов. Она жила в Израиле, а сейчас в Англии. Еще одна ученица, Галина Буйновская, — директор музыкального лицея в Кишиневе, еще есть скрипачка Мила Вольнянская, которая сейчас живет в Израиле. Однажды, когда я изучала его архив, я нашла несколько фотографий его учеников с надписями: «Дорогому любимому Моисею Бенционовичу …»

В 1967 году я написала свою первую оперу для детей: «Коза с тремя козлятами». Ее поставили в нашем оперном театре. Я вступила в Союз композиторов Молдовы [профессиональное творческое объединение композиторов]. Председателем нашего союза был Василий Георгиевич Загорский, ученик Льва Гурова. Он был русским, родился в Бессарабии и хорошо знал румынский язык. Он был очень приятным человеком. Именно благодаря ему в Союзе композиторов не было антисемитизма. Он создал очень хорошую творческую атмосферу. В Союзе композиторов было много евреев: Шапиро, Аранов, Федов, Мулер. Композиторов-молдаван почти не было. Поскольку мы жили в очень маленькой квартире, мне нравились поездки в Дома творчества композиторов [специализированные дома отдыха для создания условий для творческой работы], где я могла забыть о повседневных заботах и посвятить себя работе. На съездах композиторов мы общались с композиторами со всего Советского Союза. Я много путешествовала, чтобы послушать произведения грузинских, армянских, московских и киевских композиторов. Советские композиторы и исполнители приезжали в Кишинев. В 1960-х годах мне посчастливилось познакомиться с Дмитрием Шостаковичем [Шостакович, Дмитрий Дмитриевич, (1906-1975): один из выдающихся советских композиторов ХХ века]. Он был не только гением, но и прекрасным, скромным и умным человеком.
Можно сказать, что я добилась многого, но мне пришлось приложить огромные усилия, чтобы этого достичь, это было очень тяжело. Во-первых, потому что было много завистников, что случается в творческой среде, во-вторых, потому что я — женщина, а женщин-композиторов не так много, в-третьих, потому что я еврейка. Это стало для меня проблемой, когда многие евреи стали переезжать в Израиль, но я должна сказать, что мы с Ефимом никогда не думали об отъезде. Трудно сказать, почему, возможно, это просто внутреннее убеждение, что человек должен жить там, где родился и где похоронены его предки. Наверное, когда этим живешь, никогда не ставишь это под сомнение.
Создание Израиля в 1948 году вызвало чувство счастья и внутренней гордости за то, что евреи наконец получили свою страну. С тех пор я считаю Израиль своей страной.
Часто у нас дома бывали друзья, которые праздновали премьеры выступлений, дни рождения и просто собирались вместе. Мне всегда нравилось принимать гостей. Меня дома никто не учил готовить, меня охраняли и баловали, но, когда я ездила в дома отдыха, мне нравилось ходить на кухню, чтобы поговорить с поварами. Я просто обожала этих простых и мудрых людей. Они учили меня готовить: «Вот, Златочка, так нужно делать». Я многому научилась, но печь не умею. В смысле готовить выпечку, хотя в этом нет ничего особенного. Однако должна сказать, что у меня есть вкус к еврейской кухне. Я делаю фаршированную рыбу, которая на вкус точно такая же, как рыба, которую я ела в доме своей бабушки Ривы. Однажды в доме отдыха в Сортавале [город в Карелии, климатический курорт] я сделала ее для советских композиторов. В тот год там работал и отдыхал Свиридов [Свиридов, Георгий (1915-1998): советский композитор, пианист, общественный деятель]. Он был заядлым рыбаком. Он и его молодая жена поймали 21 щуку.

Кто-то сказал ему, что я умею делать рыбу по еврейскому рецепту, и он попросил меня приготовить щуку. Сначала мне хотели помочь другие дамы, но они разошлись, увидев, какая это сложная работа. Мне осталась помочь только одна из них — композитор из Баку, и мы, наконец, приготовили ее. Было вкусно и ее было много, но мы пахли луком и пошли принимать душ. В ванной от усталости у меня закружилась голова. Я упала на цементный пол, ударилась головой и потеряла сознание. Она вытерла меня полотенцем, помогла одеться и позвала всех, чтобы меня отвели в мою комнату: мы жили в коттеджах. Мне повезло, что ее отец, который приехал с ней, был врачом. Он осмотрел меня — на голове синяк. Он сказал мне лежать в постели целую неделю, но зато у них была вкусная фаршированная рыба. Им понравилось, и я получила звание отличного повара.
В 1970 году мы получили четырехкомнатную квартиру со всеми удобствами для меня, мужа, сына и родителей. Мы с мамой осмотрели квартиру, купили люстры для всех комнат, но маме не нравилось жить в этой квартире. В том же году она умерла. Мы похоронили ее на еврейском кладбище, не соблюдая еврейского ритуала. После смерти мамы я сочинила концерт для скрипки с оркестром и посвятила его ее памяти. В 1972 году Лева окончила школу и поступил на факультет истории музыки Кишиневской консерватории. По окончании первого курса он решил поступить в Московскую консерваторию. Было сложно, но у него получилось. На тот момент мне нужно было полгода проучиться в Москве. Мы оба остановились в общежитии консерватории на Малой Грузинской улице. У меня, конечно, была своя комната, а Лева жил комнате с двумя молодыми людьми из Средней Азии. Они прекрасно готовили и научили готовить Леву. Он готовит такой вкусный плов! [Примечание редактора: плов — это изначально узбекское блюдо, рис, смешанный с отварным или жареным мясом, луком и морковью (а иногда и другими ингредиентами, такими как изюм).]

После окончания консерватории Лёву забрали в армию. Он служил в музыкальном ансамбле Московского полка. Пел в хоре. После армии он женился на своей бывшей однокурснице Миле Гордийчук, украинке. Мила с мамой жили в однокомнатной квартире в Москве. Ее отец оставил их давным-давно. Свадьба была в Москве, в квартире бабушки Милы. Я купила много розовых роз, которые положила в ванную в номере гостиницы, в которой мы с мужем остановились. После свадьбы Лева и Мила переехали в Кишинев. Лева пошел преподавать в музыкальную школу. Мы сняли для них квартиру. В 1979 году у меня родилась внучка Юлия. Затем Леве предложили административную должность в Москве во Всесоюзном бюро пропаганды советской музыки. Мама Милы переехала к бабушке Милы, а Левы с семьей поселились в ее однокомнатной квартире. Я очень скучала по ним и при каждой возможности ездила в Москву.

В начале 80-х годов прошлого века молдавский писатель Буков [Буков, Емилиан (1909-1984): бессарабский поэт, писал прозу после войны] предложил мне сочинить музыку для балета по его сказке «Андриеш». Кто-то сказал ему, что я лучший композитор, который может это сделать, и он был очень настойчив. Честно говоря, я не была уверена, что справлюсь с этим жанром, но характер у меня решительный. Олег Мельник, главный балетмейстер Кишиневского театра оперы и балета, собирался поставить этот балет, но, когда была готова партитура, он в это время был главным балетмейстером в Самарканде (ныне Узбекистан), и у него возникли какие-то проблемы с администрацией кишиневского театра. Я не знала, что делать, но он позвонил мне: «Пришлите мне партитуру. Я поставлю балет в Самарканде». Я так и сделала. Через некоторое время Мельник прислал мне приглашение на премьеру. Я приехала за два дня до спектакля. Поскольку прямого рейса в Самарканд не было, мне пришлось лететь рейсом Кишинев-Ташкент с пересадками в Тбилиси [сегодня Грузия] и Ашхабаде [сегодня Туркменистан].

В Ташкенте я должна была пересесть на другой самолет до Самарканда. В Тбилиси был туман, и рейс задержали, потом из-за плохих погодных условий была еще одна задержка в Ашхабаде, и я боялась, что не успею вовремя добраться до Самарканда, когда вдруг услышала: «Экипаж самолета извиняется, но нам нужно совершить вынужденную посадку в Самарканде». В это просто невозможно было поверить! Из аэропорта я помчалась в театр. Я пошла на генеральную репетицию. Затем пошла в гостиницу, чтобы помыться и переодеться, и помчалась обратно в театр. Премьера прошла успешно. Я взяла запись со спектаклем, брошюры и вернулась в Кишинев. Показала их директору нашего Оперного театра, и он очень заинтересовался. Он начал подготовку к спектаклю. Короче говоря, «Андриеш» поставили в Кишиневе, и в 1982 году я была удостоена Государственной премии Молдовы. [С 1966 года в Советском Союзе специальными комитетами присуждались государственные премии союзных республик за выдающиеся достижения в науке, технических областях, литературе и искусстве].

Мы привыкли к советскому образу жизни. Меня не волновала политика, и я не вступала в партию. Что касается нашей духовной жизни, то мы с Ефимом никогда не чувствовали никаких притеснений. Мой муж коллекционировал классическую литературу. Я очень люблю зарубежную классику. Моя творческая деятельность была тесно связана с молдавской литературой, и мы часто обсуждали произведения молдавских писателей: Аурелиу Бусуйок [советский молдавский писатель, по роману которого «Мой парижский дядя», Злата Ткач написала оперу в 1988 году], Думитру Матковский, молдавский писатель и поэт, и Григоре Виеру — молдавский поэт, который много лет был другом нашей семьи. Мы ходили и на все спектакли в Оперном театре, а также на симфонические концерты. В Кишинев на гастроли приезжали многие популярные музыканты, я помню Евгения Мравинского, дирижера из Ленинграда, Олега Крысу, скрипача, советских композиторов Хачатуряна [Хачатурян, Арам (1903-1978): советско-армянский композитор] и Хренникова [Хренников, Тихон Николаевич (1913): советско-российский композитор, общественный деятель]. В Кишиневе мы не часто ходили в драматические театры, потому что Ефим их не любил. Мы ходили туда только тогда, когда знакомые режиссеры приглашали нас на премьеры.

Мы с мужем прожили вместе 52 года, дольше золотого юбилея. Я считаю себя счастливой женщиной, у которой была счастливая семейная жизнь. Я вышла замуж по любви, мы жили в согласии, нас объединяла профессия. Ефим был умным и мудрым человеком, талантливым в своем деле, и он заботился о том, чтобы я была успешной. Ефим много лет преподавал в музыкальной школе, а потом работал в филармонии. Читал лекции по истории молдавской музыки в Кишиневском институте искусств. Он специализировался на молдавской музыке, написал много статей для прессы, регулярно вел радиопрограммы на хорошо знакомом ему молдавском языке. У него была сильная воля и была цель довести молдавский язык до совершенства. Он понимал, что это единственный способ подробно описать культурную жизнь Молдовы.

Мы с мужем никогда не заботились о повседневных удобствах: нас больше интересовала духовная жизнь. Мы купили только набор мебели «Ганка» [советско-молдавская мебельная марка] на новоселье в 1970 году. В то время это было довольно сложно. Купить мебель нам помог хозяин мебельного магазина, чей сын, пианист, поступил в Московскую консерваторию вместе с нашим сыном Лёвой. Он сделал так, чтобы я купила этот комплект мебели без очереди. Еще я купила ковер в гостиную перед Новым годом [2004] только потому, что старый сильно потрепался. Я получила от консерватории премию в тысячу рублей. И решила, сейчас или никогда. Мама моей ученицы помогла мне отвезти его домой на своей машине.

Когда к власти пришел Горбачев [16] и началась перестройка [17], для меня это была возможность дать свободу своим мыслям и повернуться на 180 градусов к еврейской жизни. Всю свою жизнь я сочиняла музыку. Я родилась в молдавском селе, жила в Молдове и хорошо понимала молдавскую музыку, при этом у меня никогда не было явной потребности писать еврейскую музыку. Жизнь была тяжелой, война, эвакуация, советская действительность заставляли меня придерживаться определенных рамок. Как только я почувствовала себя свободной в самовыражении, мне захотелось писать музыку для своего народа. Музыка всегда в генах. Муж мне в этом помогал. Он нашел для меня редкую книгу Березовского «Еврейский фольклор». Я стала использовать в своих произведениях аранжировки известных еврейских песен.
К сожалению, начало перестройки ознаменовалось трагическим событием в моей жизни. В 1985 году в автомобильной катастрофе погиб мой отец. Он пережил мою мать на 15 лет. Мы похоронили отца в еврейском секторе кладбища Дойна. Я организовала перезахоронение матери возле могилы отца. Было сложно, но мне это удалось. Теперь они вместе под черным мраморным надгробием, на котором начертаны их имена, а также выгравированы свеча и скрипка. Смерть родителей сильно повлияла на меня, и мои мысли снова обратились к Богу. После смерти отца я решила сочинить концерт для двух флейт и посвятить его ему. Это была первая работа, в которой я использовала еврейские мотивы и мелодии. Была такая замечательная вокалистка Ирина Мишура. Она не еврейка, но ее муж — кишиневский еврей. Она прекрасно исполняла произведения еврейского композитора Биткина. Когда я ее услышала, мне захотелось написать что-нибудь для вокала. У меня был сборник стихов Овсея Дриза [Дриз, Овсей (1908–1971): советский еврейский поэт, автор сборника лирических стихов, сказок и стихов для детей] на идише, который мне подарил мой бывший ученик. Я написала вокальный цикл на его стихи. И так я начала писать еврейскую музыку в вокальных циклах, инструментальную музыку, музыку для квартета и оркестра. У меня есть несколько сочинений по мотивам еврейской музыки.

В 1991 году, до распада СССР, мой сын работал в Бюро пропаганды советской музыки. Бюро закрыли, и у Левы почти три года не было работы. К тому времени подошла моя очередь на покупку машины. [В СССР люди, которые хотели купить машину, должны были годами стоять в очереди.] Я купила ее, Лева отвез ее в Москву и зарабатывал деньги, работая водителем в кооперативе. Потом он работал директором фонда коллекций музыкальных инструментов, а сейчас работает в Государственном центральном музее музыкальной культуры им. Глинки [18] в Москве. Его жена Мила работает в риэлтерской компании. Кормилец в семье — она. Моей внучке Юлии 25 лет, она не захотела заниматься музыкой. Она прошла двухгодичный курс изучения иностранных языков и теперь работает гидом.

Для меня перестройка была хорошим явлением, но были и отрицательные стороны. После распада СССР прекратились все творческие отношения между бывшими республиками. Это сильно обеднило мою творческую жизнь, хотя я продолжала работать в консерватории. Ведущие музыканты и оркестры не приезжают в Кишинев на гастроли. К сожалению, ситуацию еще усугубляет наше телевидение, которое показывает лишь пошлые непрофессиональные ролики. На экранах нет серьезной симфонической музыки, потому что за нее никто не платит. Есть только канал Mezzo, французский канал, но он тоже становится все хуже. Я обычно слушала «Симфонию псалмов» Стравинского. Но сейчас транслируются разные джазовые композиции. Мне, как музыканту, тяжело без музыкальной подпитки. Муж оставил большую коллекцию классической музыки. Сын подарил мне прекрасную музыкальную систему, и я слушаю музыку. Я слушаю то, что мне нравится. Это все, что у меня есть.

В 1992 году я поехала в Израиль с делегацией молдавских музыкантов по приглашению кишиневского композитора Копытмана, который одним из первых переехал туда. Он занимал важную должность в Музыкальной академии Рубина в Иерусалиме. Мы поехали вместе с Марией Биешу [молдавская певица, лирико-драматическое сопрано, солистка Кишиневского театра оперы и балета, лауреат международных конкурсов]. Мы провели там неделю, жили в гостинице. Это была насыщенная неделя: концерты, встречи и гастроли по всему Израилю. Мы посетили Стену Плача, и я, конечно же, оставила там записку. Это было как в сказке! Израиль — чудесная и красивая страна. Я почувствовала ее удивительную ауру, у меня было ощущение, как будто я вернулась на много десятилетий назад, я почувствовал внутреннюю связь с историей своего народа. Эта поездка произвела на меня огромное впечатление. Я снова побывала в Израиле в 2001 году по приглашению дочери кишиневского дирижера Бориса Милютина Изольды. Она живет в Бат-Яме недалеко от Тель-Авива. Жизнь в Израиле движется вперед.
Семь лет назад мы с мужем стали свидетелями возрождения еврейской жизни в Кишиневе [1997]. Ефим начал собирать материалы о Холокосте и антисемитизме. У него был рак, и он торопился закончить эту работу. С ним работали еще два активиста Ассоциации еврейских организаций и общин Молдовы — Аурел Гужель и Ефим Левит. С помощью организации «Джойнт» [19] они подготовили и опубликовали четыре сборника документов и статей по этой теме под названием «Мы не забудем» на румынском и русском языках. Мой муж был главным редактором этого сборника. Ефим умер в апреле 2003 года. В день его похорон я увидела, как сильно его любили в Кишиневе: и евреи, и молдаване. Многие пришли засвидетельствовать ему свое почтение. Мы похоронили его рядом с могилой моих родителей. Со всеми необходимыми приготовлениями мне помогли сотрудники Хэсэда [20] Иегуда, нашего благотворительного центра. Я пригласила раввина, и он прочитал кидуш. Я установила надгробие из красного гранита на его могиле, как и надгробие моих родителей.

Я одна, но меня часто навещает сын, и я преподаю в консерватории. У меня есть несколько учеников. По приглашению Джойнта я обучаю талантливых еврейских детей композиции. Один из официальных лиц Израиля сказал: «Достижения евреев диаспоры — это и достижения Израиля». Хэсэд Иегуда оказывает мне помощь: раз в неделю в мою квартиру приходит волонтер, я получаю продуктовые наборы.


Повернутися вгору

Глоссарий

[1] Великая Отечественная война: 22 июня 1941 года в 5 часов утра нацистская Германия напала на Советский Союз без объявления войны. Это было началом так называемой Великой Отечественной войны. В результате немецкого блицкрига, известного как операция «Барбаросса», в последующие месяцы почти удалось победить Советский Союз. Оказавшись неподготовленными, в первые недели войны советские войска под натиском немцев потеряли целые армии и огромное количество техники. К ноябрю 1941 года немецкая армия захватила Украинскую Республику, окружила Ленинград, второй по величине город Советского Союза, и угрожала самой Москве. Для Советского Союза война закончилась 9 мая 1945 года.

[2] Бессарабия: Историческая область между реками Прут и Днестр, в южной части Одесской области. Бессарабия была частью России до революции 1917 года. В 1918 году она провозгласила себя независимой республикой, а позже объединилась с Румынией. Парижский мирный договор (1920 г.) признал это объединение, но Советский Союз никогда этого не принимал. В 1940 году Румыния была вынуждена уступить Бессарабию и Северную Буковину СССР. В этих двух провинциях проживало почти 4 миллиона жителей, в основном румыны. Хотя Румыния повторно оккупировала часть территории во время Второй мировой войны, румынский мирный договор 1947 года подтвердил их принадлежность Советскому Союзу. Сегодня это часть Молдавии.

[3] Кузист: член румынской фашистской организации имени Александра Куза, одного из самых ярых фашистских лидеров Румынии, который был известен своим циничным шовинизмом и антисемитизмом. В 1919 году Куза основал LANC, которая в 1935 году стала Национальной христианской партией с антисемитской программой.

[4] Присоединение Бессарабии к Советскому Союзу: в конце июня 1940 года Советский Союз потребовал от Румынии вывести свои войска из Бессарабии и покинуть ее территорию. В том же месяце Румыния вывела свои войска и администрацию, и в период с 28 июня по 3 июля Советский Союз оккупировал регион. В то же время Румыния была вынуждена уступить Северную Трансильванию Венгрии и Южную Добруджу Болгарии. Эти территориальные потери в значительной степени повлияли на румынскую политику во время Второй мировой войны.

[5] Приднестровье: территория, расположенная между реками Буг, Днестр и Черным морем. Этот термин происходит от названия Днестра и был введен после оккупации этой территории немецкими и румынскими войсками во время Второй мировой войны. После оккупации Приднестровье стало местом, куда депортировали румынских евреев. Систематические депортации начались в сентябре 1941 года. В течение последующих двух месяцев все выжившие евреи Бессарабии и Буковины и небольшая часть еврейского населения старой Румынии были отправлены за Днестр. К середине ноября 1941 года в эту первую волну депортаций попало почти 120 000 человек, после чего она была остановлена румынским диктатором Ионом Антонеску после вмешательства Совета румынских еврейских общин. Депортации возобновились в начале лета 1942 года, и в них попали почти 5000 евреев. Третья серия депортаций из Старой Румынии произошла в июле 1942 года, которая коснулась евреев, уклонившихся от указов о принудительном труде, а также их семей, сторонников коммунистов и бессарабских евреев в Старой Румынии и Трансильвании во время советской оккупации. Самыми страшными приднестровскими лагерями были Вапнярка, Рыбница, Березовка, Тульчин и Ямполь. Большинство евреев, депортированных в лагеря в Приднестровье, умерли в период 1941-1943 годов от ужасных условий содержания, болезней и отсутствия пищи.

[6] Комсомол: коммунистическая молодежная политическая организация, созданная в 1918 году. Задачей комсомола было распространение идей коммунизма и вовлечение рабочей и крестьянской молодежи в строительство Советского Союза. Комсомол также стремился дать коммунистическое воспитание, вовлекая рабочую молодежь в политическую борьбу, дополняя ее теоретическим образованием. Комсомол был более широко распространен, чем Коммунистическая партия, потому что вследствие его образовательных целей в него могли вступать непосвященные молодые пролетарии, тогда как члены партии должны были иметь хотя бы минимальные политические знания и опыт.

[7] Школа №: у школ были номера, а не названия. Это было частью политики государства. Все школы были государственными и должны были быть однотипными.

[8] День Победы в России (9 мая): национальный праздник в ознаменование поражения нацистской Германии и окончания Второй мировой войны, а также в честь советских граждан, погибших на войне.

[9] Кампания против «космополитов»: кампания против «космополитов», то есть евреев, была начата в 1949 году с публикации статей в центральных печатных органах Коммунистической партии. Кампания была направлена в первую очередь против еврейской интеллигенции, и это была первая публичная атака на советских евреев именно как на евреев. Писателей-космополитов обвиняли в ненависти к русскому народу, в поддержке сионизма и т. д. В ноябре 1948 года были арестованы многие писатели, писавшие на идише, а также лидеры Еврейского антифашистского комитета. Их обвиняли в том, что они поддерживали связи с сионизмом и американским «империализмом». Их тайно казнили в 1952 году. Антисемитское дело о заговоре врачей было начато в январе 1953 года. По СССР прокатилась волна антисемитизма. Евреев снимали с занимаемых должностей, начали распространяться слухи о скорой массовой депортации евреев в восточную часть СССР. Смерть Сталина в марте 1953 года положила конец кампании против «космополитов».

[10] Заговор врачей: предполагаемый заговор группы московских врачей с целью убийства ведущих государственных и партийных чиновников. В январе 1953 года советская пресса сообщила о том, что девять врачей, шесть из которых были евреями, были арестованы и признали свою вину. Поскольку в марте 1953 года Сталин умер, суд так и не состоялся. Официальная газета партии «Правда» позже сообщила, что обвинения против врачей были ложными, а их признательные показания получены под пытками. Это дело было одним из самых страшных антисемитских проявлений во время правления Сталина. В своей засекреченной речи на ХХ съезде партии в 1956 году Хрущев заявил, что Сталин хотел использовать заговор для чистки высшего советского руководства.

[11] Биробиджан: создан в 1928 году, чтобы дать советским евреям территорию и увеличить население вдоль уязвимых границ советского Дальнего Востока, в 1934 году этот район получил статус автономной области. Под влиянием эффективной пропагандистской кампании и голода на востоке 41 000 советских евреев переехали в этот район в период с конца 1920-х до начала 1930-х годов. Но к 1938 году 28 000 из них уехали оттуда из-за тяжелых условий в регионе. Еврейские школы и синагоги просуществовали вплоть до 1940-х годов, когда после Второй мировой войны вновь вспыхнули религиозные репрессии. Советское правительство хотело завершить принудительную депортацию всех евреев в Биробиджан к середине 1950-х годов. Но в 1953 году Сталин умер, и депортация была отменена. Несмотря на некоторые оставшиеся влияния идиша, включая газету на идиш, еврейская культурная деятельность в регионе значительно снизилась после сталинских кампаний по борьбе с космополитизмом и после либерализации еврейской эмиграции в 1970-х годах. Сейчас евреи составляют менее 2% населения этого региона.

[12] Берия, Л.П. (1899-1953): политический деятель коммунистической партии, один из главных организаторов массовых арестов и политических преследований в период с 1930-х по начало 1950-х годов. Министр внутренних дел, 1938–1953. В 1953 году он был исключен из коммунистической партии и приговорен Верховным судом СССР к смертной казни.

[13] Двадцатый съезд партии: на XX съезде Коммунистической партии Советского Союза в 1956 году Хрущев публично развенчал культ Сталина и приподнял завесу тайны над тем, что происходило в СССР в период правления Сталина.

[14] Никита Хрущев (1894–1971): советский коммунистический лидер. После смерти Сталина в 1953 году он стал первым секретарем ЦК, фактически главой Коммунистической партии СССР. В 1956 году во время XX съезда партии Хрущев сделал беспрецедентный шаг и осудил Сталина и его методы. В октябре 1964 года он был свергнут с поста премьер-министра и главы партии. В 1966 году его исключили из ЦК партии.

[15] Обязательное распределение в СССР: выпускники высших учебных заведений были обязаны проработать два года там, куда их направляло учебное заведение, которое они заканчивали. По окончании этого срока молодые люди могли устраиваться на работу по своему усмотрению в любом городе или организации.

[16] Михаил Горбачев (1931-): советский политический деятель. Горбачев вступил в Коммунистическую партию в 1952 году и постепенно продвигался вверх по партийной лестнице. В 1970 году он был избран в Верховный Совет СССР, членом которого он оставался до 1990 года. В 1980 году он стал членом Политбюро, а в 1985 году был назначен Генеральным секретарем ЦК КПСС. В 1986 году он приступил к реализации комплексной программы политической, экономической и социальной либерализации под лозунгами гласности и перестройки. Правительство освободило политических заключенных, позволило эмигрировать большому количеству человек, выступало против коррупции и поддерживало критический пересмотр советской истории. Съезд народных депутатов, созванный в 1989 году, проголосовал за прекращение контроля Коммунистической партии над правительством и избрал Горбачева президентом. Горбачев распустил Коммунистическую партию и предоставил странам Балтии независимость. После создания Содружества Независимых Государств в 1991 году он ушел с поста президента. С 1992 года Горбачев возглавлял различные международные организации.

[17] Перестройка: советская экономическая и социальная политика конца 1980-х годов, связанная с именем советского политика Михаила Горбачева. Этот термин обозначал попытки трансформировать застойную, неэффективную командную экономику Советского Союза в децентрализованную, ориентированную на рынок экономику. Руководителям предприятий, местным органам власти и партийным чиновникам была предоставлена большая автономия, и были введены открытые выборы в попытке демократизировать организацию Коммунистической партии. К 1991 году перестройка пошла на спад, и вскоре произошел распад СССР.

[18] Глинка, Михаил Иванович (1804-1857): первый крупный русский композитор. Он написал первую русскую национальную оперу «Жизнь за царя», а также увертюры, симфонии и оркестровые сюиты.

[19] Джойнт (Американский еврейский объединенный распределительный комитет): Джойнт был образован в 1914 году в результате слияния трех американских еврейских комитетов помощи, которые были встревожены страданиями евреев во время Первой мировой войны. В конце 1944 года «Джойнт» вошел в освобожденные районы Европы и организовал масштабную операцию по оказанию помощи. Он снабжал едой выживших евреев по всей Европе, а также одеждой, книгами и школьными принадлежностями для детей. Он поддерживал культурные объекты и поставлял религиозные принадлежности для еврейских общин. «Джойнт» также управлял лагерями для перемещенных лиц, в которых он организовывал программы переподготовки, чтобы помочь людям освоить профессии, которые позволили бы им зарабатывать на жизнь, в то время как его культурная и религиозная деятельность помогла восстанавливать еврейскую жизнь. Джойнт также активно помогал евреям эмигрировать из Европы и мусульманских стран. Во время холодной войны Джойнт был на десятилетия изгнан из Центральной и Восточной Европы и вернулся во многие из этих стран только после падения коммунизма. Сегодня «Джойнт» предоставляет программы социальной помощи пожилым людям, пережившим Холокост, содействует возрождению и развитию еврейских общин.

[20] Хэсэд: на иврите Хэсэд означает заботу и милосердие. Это благотворительная организация, основанная Амосом Авгаром в начале 20 века. При поддержке Конференции по материальным претензиям евреев к Германии и «Джойнта» Хэсэд помогает нуждающимся евреям вести достойную жизнь, несмотря на тяжелые экономические условия, и способствует развитию их самоидентификации. Хэсэд предоставляет ряд услуг, направленных на поддержку потребностей всех, особенно пожилых, членов общества. К основным социальным услугам относятся: работа на территории центра (информация, реклама о деятельности центра, зарубежные связи и бесплатная аренда медицинского оборудования); услуги на дому (уход и помощь на дому, доставка продуктов, доставка горячей пищи, мелкий ремонт); работа по месту жительства (клубы, совместное питание, дневная поликлиника, медицинские и юридические консультации); услуги для волонтеров (обучающие программы). Центры Хэсэда произвели настоящую революцию в еврейской жизни стран бывшего Советского Союза. Люди увидели и почувствовали возрождение еврейских традиций гуманизма. В настоящее время в странах бывшего Советского Союза существует более восьмидесяти центров Хэсэда. Их деятельность охватывает еврейское население более восьмисот населенных пунктов.